Часть 1 - страница 11 из 19

Разве что многозначительно посмотреть на них. А еще у него рога из настоящего золота. В соседней деревне, рядом с той, где я жил раньше, тоже стояла статуя – только в виде быка и в один локоть высотой. Поэтому я знаю, вовсе ты не Великий Бог, – еще один знак священных рогов, – Ом.
Черепаха немного подуспокоилась.
– А сколько говорящих черепах ты видел? – осведомилась она с издевкой.
– Ну, не знаю…
– Как это, не знаю?
– Ну, наверное, они все могут разговаривать, – сказал Брута, наглядно демонстрируя особую логику, которая позволяла ему зарабатывать много-много дополнительных занятий по выращиванию дынь. – Просто ничего не говорят, пока я рядом.
– Я – Великий Бог Ом, – произнесла черепаха угрожающим и неизбежно низким голосом. – И если не хочешь вскоре стать крайне несчастным жрецом, беги быстрей и приведи его.
– Послушником, – поправил Брута.
– Что?
– Послушником, а не жрецом. И меня не пустят к…
– Немедленно приведи сюда своего верховного жреца!
– По-моему, сенобиарх еще ни разу не бывал в нашем огороде. Вряд ли он даже знает, что такое дыня.
– Детали меня не интересуют, – перебила черепаха. – Приведи его немедленно, иначе начнется землетрясение, луна станет кровавой, человечество охватят бешенство и малярия и прочие жуткие недуги будут насланы на вас всех. И я это серьезно.
– Ладно, ладно, посмотрим, что удастся сделать, – сказал Брута, отступая.
– И помни: в сложившихся обстоятельствах мной были проявлены невероятные рассудительность и терпение! – крикнула ему вслед черепаха.
– Кстати, ты не так уж плохо поешь, – добавила она, немного подумав.
– Слышали пение и похуже! – проорала она, когда грубая ряса Бруты уже исчезала в воротах.
– Вот помню эпидемию чумы в Псевдополисе… – тихонько произнесла черепашка, когда шаги послушника совсем затихли. – Жуткий вой и скрежет зубовный. – Она вздохнула. – Великие времена! Великие дни!
Многие люди посвящают себя служению богу, потому что якобы чувствуют призвание, на самом же деле они слышат всего-навсего собственный внутренний голос: «Работа в тепле, тяжести таскать не надо – или хочешь быть пахарем, как твой отец?»
Но Брута не просто верил. Он действительно Верил. В обычной богобоязненной семье такая вера может вызвать достаточно серьезные затруднения, но у Бруты была только бабушка, и она тоже Верила. Верила точно так же, как железо верит в металл. Священнослужителей бабушка повергала в сущий ужас, поскольку знала все песнопения и все проповеди наизусть. В омнианские церкви женщин пускали только из жалости – при условии, что они будут сидеть тихо в специальном зальчике за кафедрой и будут закутаны с ног до головы, дабы вид женской половины человечества, не дай Бог, не вызвал в головах мужской половины голоса, похожие на те, что ни днем, ни ночью не давали покоя брату Нюмроду. Только бабушка Бруты относилась к тем женщинам, которые способны пробиться сквозь самый прочный щит и самую ярую набожность с легкостью алмазного сверла.
Родись она мужчиной, омнианство обрело бы своего Восьмого Пророка значительно раньше, чем ожидалось. Но мужчиной она не родилась,